Здесь обитали драконы

Шторм отпустил перед рассветом. Наутро, из привычно синего, небо стало темно-голубым электриком, в котором все объекты казались безнадёжно далекими, - и самолёты, и вершины колоннообразных облаков сверкали так далеко наверху, как если бы посреди ночи озоновый купол мира раздвинулся, и заключил в себя целую звездную систему. Мы сумели проспать катастрофу подобного масштаба; единственным осязаемым последствием её стало некоторое изменение веса воздушной массы, довлевшей над Землёй, и от этого наши ноги впечатывались в асфальт чуть глубже обычного.

За песчаным валом, в стороне от дороги, надрывался прибой. Оставив расплавленную трассу, мы двинулись прямиком через пустыню, - шесть человек цепочкой, ползущей по дну высохшего океана.

После получаса ходу сбитая почва под ногами потемнела: наш отряд спускался в полузатопленную низину, поросшую галофитною багровою травой, произраставшей тут как будто в память о марсианской экспансии. Эту болотистую местность облюбовали различные формы жизни, и путнику, имевшему неосторожность очутиться здесь, лишь оставалось уповать, что не все из них несут в себе смертельный яд. В смятении и спешке мы форсируем низину, и буквально перемахиваем через прибрежные дюны, пусть песок под нами проседает, и заглатывает ноги по колено.

Открывшаяся панорама стоила месяцев, проведенных на корабле в режиме полусна, - нас ждали мельчайший бледно-желтый песок и изумрудная вода, разделенные белесым прибойным серпом. Отсюда, когда-то давно, я получал открытку от друзей-отпускников, - привет из мира снов, со штампом почты штатов Эльдорадо. Оторопь длится недолго, и мы бежим вперед, на ходу срывая рубашки и брюки. Освободившись от ремней (тяжелый рюкзак врезается в песок почти беззвучно), я становлюсь на колени и подставляю лицо ветру, чуть отдающему морским перегноем. Глаза мои закрыты, но сквозь веки я могу чувствовать, как пролетающая над головою белокрылая птица задевает Солнце длинным крылом.

Не сговариваясь, все швыряют одежду на окаменелое бревно, потонувшее в песке, чтобы тут же броситься в море. И разражаются ругательствами.

Оно ледяное, это мелководное летнее море, словно скальпель на металлическом столе в мертвецкой.

Трясясь от холода, я выскакиваю на сушу и зарываюсь в теплый песок вместе с другими. Растерев немного песка на ладони, можно увидеть, что состоит он из разбитых морем раковин моллюсков. Пляж в этом месте был сложен стараниями миллиардов давно умерших существ.

Пройдет не меньше получаса, прежде чем алюминиевая банка, закопанная в прибойной полосе, поманит купальщика к себе. Немного отогревшись, самые неробкие предпринимают новую попытку поплавать в ледяной воде. Им приходится брести двойную сотню метров, чтобы окунуться по-настоящему.

Я полузарыт и недвижим. Напротив моего лица, на песке, что-то шевелится. То морской рачок, выплюнутый морем, в корчах пытается добраться до воды. Пусть мысли чисты и беззлобны, я протягиваю руку, чтоб прихлопнуть водяную букашку; но светлое движенье - должно быть, мельтешение легкой ткани на ветру, - отвлекает меня.

Какое-то время я смотрю в противоположную сторону, - но, как всегда, сдаюсь.

Босоногая, она идёт по пустынному пляжу в светлом платье. Ей скоро будет сорок лет, но лицо совершенно не испорчено косметикой. К щиколоткам, осолонённым морем, пристали чешуинки песка, и взгляд, как всегда чуть потерянный, прозрачен и ясен. Глаза просвечены закатным янтарём, - в таком свете особенно заметно, как значительно они раскосы. Собранные в хвост волосы чуть растрёпаны у висков; мне хочется, чтоб широкие скулы её были подкрашены улыбкой. Но она просто смотрит мимо меня, туда, где под крутоярами палеозойских террас плещутся волны сегодняшнего дня.

Пять лет назад над зимней Сеной, на мосту; в любом из снов, в любую из ночей на летнем море. Но сегодня она появлялась в последний раз. Её нечастые визиты в монастырь судовой жизни скрашивали эту экспедицию слишком долго; стремительный июнь, затем июль, степенно стаивающая вершина лета, и бесконечно долгий август, - длиннее лета самого.

Миражом в подвенечном айвори она скользит сквозь бесплодные пустоши. Во впадины, оставленные девичьими ступнями, стекают ручейки песка, - останки существ, которые жили здесь так давно, что я просто не могу адекватно проникнуться сроком давности. Её фигура, просвечиваемая уходящим солнцем, и кажущаяся оттого ещё стройнее, понемногу исчезает в стране дюн.

Подобно новорожденному пресмыкающемуся, я откапываю себя из песка и захожу в воду, хлёстким холодом гонящую наваждение прочь.

Чтобы занырнуть по-настоящему, пройти приходится не один десяток метров. Временами ног касаются контрастные полосы чуть более теплых течений. Это были приятные ощущения, потому что тогда ты понимал, что промёрз ещё не насквозь.

Шторм повырывал растительность из грунта, и сотни травинок плавали у поверхности, словно ночью косили подводный газон. Они отбрасывали тонкие тени, блуждающие по золотящемуся дну. Какие-то из них оказывались живыми, и если ты, приглядевшись, хватал их поперёк, то ожившая травинка начинала дико корчиться в пальцах. С одной стороны её вдруг угадывался трубкообразный рот с глазками по бокам длиннющей головы, тогда как с противоположного конца имелся кругляшок, приходившийся животному хвостом. Рыбка, - рыбка ли? - была твёрдой, словно зубочистка.

Мы – второстепенные персонажи из романов Франсуазы Саган, мы – немного тепла в холодной воде. Мы молоды и почти беззаботны, но отрезаны от дома тысячами километров, световыми месяцами разлуки с привычным миром; и он здорово изменился, этот мир, - он нарушен стрельбою в родных городах, раздавлен грузовой машиной на Английской набережной. Уходя в многомесячный рейс, мы совершаем путешествие в другое время, где не действует беспроводная связь, где новости, хорошие и плохие, приходят с редким письмом, что распечатывает принтер, чтобы ты потом хранил его под подушкой. Корабли, на которых мы шли сквозь лето и огромные пространства, застывали в порту один за другим: enfin, дни летних одиссей сочтены.

Мне не думается, что я особенно сентиментальный человек. Но иногда я смотрю телевизор, и в моменты, когда диктор с телеканала «Культура» рассказывает про Этот День в Истории (у него хорошо поставленный голос, - голос образованного человека, знающего цену Дням), по моей коже пробегают мурашки.

«Сегодня одиннадцатое августа две тысячи шестнадцатого года».

…Среди шарообразных конкреций полуострова Мангышлак свистит быстрый горячий воздух. Здесь водились драконы, и зубы их хрустят под нашими ногами. Мы наклоняемся порой, чтобы поднять особенно большой треугольник, выбеленный временем. Время так скоротечно, и я не уверен, что донесу эти зубы до дома. Быть может, оно ускорится немного, и все мы истлеем и рухнем, и декальцинированные наши скелеты рассыплются, соприкоснувшись с землёю, и пыль, мгновение назад приходившуюся нам плотью, снесёт в наступающее море.

А затем вернутся драконы.

 

Судно «Silver Lowenna» оказалось буксиром. Прежним портом его приписки был Кейптаун. Может статься, когда-нибудь ему снова придётся вернуться в океан, но пока буксир прочно обосновался в Тюб-Караганском заливе. Два тысячесильных «катерпиллара» позволяли ему буквально прыгать со станции на станцию. Работы продвигались быстро ещё и потому, что мы сговорились идти на море вечером, купаться.

В порту всё неизменно, - разве что кресты мачт над могилами затонувших рыбачьих кораблей осели ещё сильнее. В июне на скалах залива ещё заметна робкая поросль травы, и ветер пока свеж, лицо не обжигает. В зелёной воде, если она не взмучена винтами приходящих и уходящих судов, ходят полосатые кефали. Мели, ржавые остовы вчерашних трудяг и искусственные островки усеяны птичьими колониями, - это бакланы, чайки разных видов и поморники; а если наблюдателю везёт, то можно видеть и молодых лебедей.

Трафик морских судов в порту наполовину, а то и того хлеще, браконьерский, - быстроходные байды одна за одной возвращаются с грузом. Одна из них пришвартовалась к понтонному хабу совсем недалеко от нас, - менее, чем в миле. Мы принялись считать туши "красной", перегружаемой на причал, где рыба (в количестве более трёх десятков) тут же разделывалась, промывалась и упаковывалась по пакетам. Присутствие пограничных кораблей напротив ребят нисколько не смущало.

Проходя мимо нас, «труженики моря» весело махали в знак того, что заметили, как здорово их снимают на камеру.


















...После купаний, как правило, спится особенно хорошо. Но тем поздним вечером летняя площадка перед мотелем была наполнена гуляющим экспатом, отмечавшим чей-то день рожденья, - по-итальянски бурно, по-американски громко. Эта братия сильно докучала, особенно когда перевалило за полночь, но мы мужественно терпели, ибо Saturday night.

Едва получилось задремать, как страшный шум снаружи вновь поднял меня на ноги. Отодвинув занавеску, я прижался лбом к дрожащему стеклу. И как раз успел увидеть, как сборный бассейн, стоявший прежде на втором этаже мотеля, летит по небу, ежесекундно озаряемому вспышками молний. Это была не просто летняя гроза, но настоящий морской ураган, каким его показывают в кино (пятисотметровый сухогруз, контейнеры с которого десятками ссыпаются в бушующий океан). От летней площадки практически ничего не осталось, - лишь обрывки брезентового тента, опрокинутая мебель и перекатывающиеся взад-вперед бутылки напоминали о недавних вечеринках.

Я простоял у окна с полчаса, восторженно наблюдая за разгулом тёмных сил. Жаль, что наутро нужно было выходить в море, - иначе хорошо было бы распить бутыль текилы посреди бури, да проораться, как бывало в юности.

Наутро мы помогли хозяйке мотеля прибрать территорию, и попутно узнали, что родом она из Алма-Аты. Как и всех людей, живущих в степях и пустынях, удары судьбы её расстраивают недолго; время - только семь утра, а она уже смеётся, вспоминая что-то из своей молодости.

Наибольшая беда заключалась в том, что молодые южные ивы, ещё не прижившиеся на дурной земле, серьёзно потрепало ночным ураганом. Мы с хозяйкой собрали их яркие верхушечки, только вчера дарившие постояльцам сладкую тень, и прикрыли им корни деревьев.

 

Царская рыба.

К истинно морским способам ловли относится ужение сельди «на свет». Ввиду своей непохожести на остальные варианты, применяемые на пресной воде, этот способ мне быстро полюбился. В прилове почти не бывает другой рыбы, к примеру, распространённой повсюду воблы. Если судно становится в рыбном районе («харчёвом», как говорят астраханцы), то за ночь можно набить немаленький бочонок. Столь заготовительных задач, конечно, перед нами не ставилось, поэтому учёт, в основном, вёлся при помощи хорошо зарекомендовавшей себя вёдерной системы контроля уловов (1 доброе ведро = 3 раза отужинать малосольной С. под отварную К. «в мундире» всей командой).

Но таких уловов в этой части моря ещё приходилось поискать, так как летом сельдевая рыба подаётся на глубинные акватории Среднего Каспия. Это так далеко....

Но всё же, пусть всего и пару раз, в местах, где имелись глубины, и солёность чуть возрастала, удавалось отловиться хорошо. Июньская сельдь считается наименее ценной, так как жирность в мясе после нереста ещё низка; чуть ближе к июлю уже есть смысл с ней возиться, и, наконец, августовские уловы уже почти сравнимы с осенними. Самую вкусную мы ели в декабре в Казахском заливе (большеглазая порода пузанка), и «долгинскую» на севере - в апреле.

Этой ночью почти сплошь идёт каспийский пузанок, круглоголовая порода – в качестве редкого прилова; этих - только пять-шесть рыб, с полуночи и до самых проблесков рассвета. Сельдь обычно клюет во всех горизонтах, но порой наиболее охотно берёт приманку со дна, особенно, если слегка постукивать ею о грунт. Когда наскучило ловить её на натуральную насадку, мы переключились на полупрозрачных резиновых червей с блёстками внутри, затем опробовали зимние блёсенки, и даже ставки для ловли на Балтике, откуда Гаджи прошлой зимой пригнал новый пароход, построенный конторой специально для научных исследований.

Вытащив очередную несговорчивую рыбу, я замечаю, что экстерьер её сильно разится от предыдущих; так, в спине она толще сельди едва ли не в три раза, обладает меньшим размером зрачка, и окрашена несколько по-иному. Перечисленные признаки, а равно выступающая вперёд челюсть позволяют идентифицировать её как шемаю.

«Это, бесспорно, одна из самых ценных рыб семейства карповых и недаром в Персии она называется шах—маге, - царская рыба», писал Сабанеев в «Рыбах России».

На крючке рыба ведёт себя довольно узнаваемо, - помимо того, что яро гнёт удилище, она одновременно бьёт по нему частыми резкими рывками, непрекращающимися до тех пор, пока шемая не окажется вне воды. Ежели фрикцион перетянут, то рыба непременно рвёт свою тонкую верхнюю губу и сбегает в темноту. Сопротивление (и, выходит, подаренное удовольствие от борьбы) шемая оказывает несоразмерное, - ведь редкий случай, когда эта рыба достигает пятисот грамм. К числу распространённых видов не относится, - за четыре года работы на море я вижу её второй раз, - пару лет назад она также попалась приловом в ночном улове.

Первоначально планировалось сделать из эксклюзивной шемаи балычок, но, увидев, насколько она жирная внутри (внутренняя полость была буквально начинена пластами сала), решил пустить под нож со всем уловом. И не прогадал, - мясо её оказалось нежнейшим, совершенно отличным от прочих родственных сортов белой рыбы. Уже через три дня запас селёдки в холодильнике иссяк, и наши гурманы принялись мечтать, какими ещё вкусами украсить жаркие июльские ночи.



Каспийский пузанок: первый пошёл

И сельдь, и килька

Радость, восторг, шемая!

Хорошо, но надоть "с горкой"

Пока я разбираю рыбу...

...готовится рассол...

...получаем аккуратные тушки...

...в последний момент добавляем царскую рыбу в сельдяную общность...

...и не отличить так вот запросто, где тут сельдь, а где - царь-рыба.

Далее всё просто: будущее кушанье заливается рассолом, убирается на сутки-двое в холодильник, затем в ход идут лук да маслице: готово!

 

как раз вовремя прочитал, перед обедом
я кстати забыл про свою долю, надо выехать на речку и там продегустировать

 

Да я бы с радостью, но это последние выходные дома, так что с рекой до ноября придётся потерпеть

Так-то сельдь в наличии, с/м; заскакивай сегодня-завтра.

Да ничего особенного, рецептов есть в Сети. Главное, чтобы рыба была правильною

 

печально...ведь ее еще надо правильно употребить )))

 

К Кигачу.

Ниже имеется изображение белуги, выставленной в магазине купца В. Ф. Бобкова в Москве в начале 20-го столетия. Несложный перевод устаревшей меры в нынешнюю позволяет прикинуть вес рыбы, - чуть меньше 1200 килограмм.

Единственный белужонок, которого поймали мы в этом рейсе, - впервые за последние два года, - с трудом дотянул до трёх килограмм. Впрочем, современник-браконьер не гнушается и такими личинками, и подчас в байде можно видеть рыб едва ли крупнее сегодняшней, и лежащих вперемешку с двухкилограммовыми осетрятами, да едва народившимися севрюжками.

Мы стояли сейчас напротив легендарного посёлка Жанбай, где каждый житель связан сызмальства с рыбою так тесно, как более нигде по региону. На милиционеров, задержавших браконьеров с поличным, могут насесть несколько сотен человек, и зачастую их не только принуждают освободить добытчиков, но и путём угроз и тумаков возвращают арестованный улов. Когда-то в районной администрации пытались даже переселить буйный народ куда подальше в степь, но и из этой затеи ничего не вышло, - самостийным остаётся разудалый Жанбай.

Едва судно сбавило ход, как с берега к нему пошла двухмоторная лодка, - после стандартных расспросов, местные предупредили, где у них стояли сети, в которые негоже нам врезаться; а сети у местных были расставлены, кажется, всюду, где ни плескалась бы вода, потому что добирались до промыслового квадрата мы в обход, петлями и «змейками».

Самым противным фактором оказалось наличие прибрежных тростников невдалеке, - оказывается, к концу второго месяца морской командировки зрелище недосягаемой суши может сильно раздражать.

Недалеко в Каспий впадал Кигач, рукав Волги, поэтому ихтиофауна здесь резко обогащалась за счёт рыб чисто речных, таких как краснопёрка, чехонь и густера. Последняя особливо досаждала при ловле сельди, так как предлагаемую приманку атаковала незамедлительно, а размерами бывала в основном скучна. Перепугав да отпустив с полсотни их, я стал цеплять кусочки мяса пожирней, и поначалу всё вроде получалось, и шла радугой окрашенная сельдь, и даже залетали ладные чехони, но в какой-то момент на свет подошла щука, - легкая потяжка, и крючок срезает начисто. Мы сперва грешили на исстарившийся поводок, но в следующие полчаса свежую леску снова скусывало, дважды. Увы, ко встрече с щукой мы оказались не готовы совершенно, поэтому с некоторым унынием перешли на воблу, которая радовала здесь и количеством, и приемлемым фасоном под засолку. Другое дело, что не все связываются с повялкой рыбы в самую жару; так, чехонь имеет обыкновение быстро - уже к исходу третьих суток – ржаветь, так что мигом теряет во вкусовых свойствах. Кроме того, близость берега вносила свои коррективы, и приходилось бы вставать ни свет ни заря, так как орды мух не дремлют лето напролёт.

Поэтому мы не стали заморачиваться с воблой, общепризнанной королевой засолки, а приготовили хе из кефали, которую добыли чуть мористее. Довольно хорошо получилось, нужно заметить, хоть мы и не особенно оказались опытны в возне с уксусом, пропорциями и мерой жидкостей.

Все уже спали, когда телефон мой запиликал принятым письмом, перебудив пол-парохода, и подарив мечту той половине, - поймать сигнал на верхней палубе.... все безуспешно.

Сообщением тем парни из теле-два уведомляли, что скоро отключат меня за неуплату. Ветром надуло.

Больше в этом рейсе я не оставлял мобильник включённым.

 

Одним из трёх кораблей, на которых приходилось работать в этом сезоне, был «Академик Сатпаев», - самое большое научно-исследовательское судно, имеющееся в данное время на Каспийском море. При довольно внушительных габаритах, осадка «Сатпаева» составляет всего 1,5 метра, что позволяет ему ходить по экстремально мелководным участкам. Стоимость постройки судна составила почти 10 миллионов долларов; из преимуществ можно отметить полностью автоматизированное машинное отделение, несколько отдельных лабораторий, просторный камбуз, отличные каюты с большими иллюминаторами-окнами. Мощная климатическая система дарит пассажирам прохладу и комфорт. Бродя по светлым подвалам корабля, я обнаружил прачечную, склад с грузинскими прохладительными напитками, и морг на три персоны.

В отсутствии вредных факторов мы злоупотребляли лимонадом и боржомом, и практически бросили курить. Из развлечений у меня были электронная книга и хард-диск с сериалом "Коломбо", который мы с моим сокаютником мсье Навигалем осилили почти до середины; когда нам наскучило смотреть, как герой Фалька изводит каждого из несчастных преступников на протяжении полутора часов, мы перешли на документальное кино. Затем добрались до авторского, поочерёдно были пресыщены артхаусом, триллером и фантастикой, после чего я переключился на чтение, а Навигаль повернулся к стенке и проспал до конца июля.

Всё чаще встречи узкоспециализированных специалистов, имевшие место в конференц-холле вечерами, объединяли универсальные разговоры о прекрасных половинах. Мы вспомнили, что можно делать принт-скрины из разных фильмов, а затем распечатывать изображения на бумаге, чтобы чуть оживить свою каюту. За день перед приходом августа я снял со стены мини-постер со стюардессой из «Терминала» (до неё была Клаудиа Кардинале в лучшие её годы), и заменил его на стоп-кадр с Юлией Русаковой, «Обливион».

29 июля памятно также появлением сапсана. Сокол трижды облетел вокруг корабля, словно позируя для осчастливленного нашего орнитолога, а затем и вовсе сел на перила, прямо напротив окон рубки. Поскольку на территории современного Казахстана известна только пара гнёзд сапсана, логично предположить, что этот прилетел из России. Своих самых ценных хищных птиц Казахстан давно пораспродал вчерашним рыбакам-арабам, вдруг поголовно сделавшимися высокими эстетами. «Выстрелит» ли Кашаган, нет ли, но судьба страны к исходу 21 столетия при неизменении нынешних способов ведения дел определённо будет грустна и бесславна.

Работы по замене дефектного трубопровода подходили к концу, и 22-го октября должен будет состояться перезапуск месторождения. Держим пальцы скрещёнными, и пусть всё получится, - с упорством Малдера хочу я верить в Кашаган-16, Всемирную выставку 2017 года и Стратегию-2050.

Потому что временами мне кажется, что на других фронтах мы потеряли всё, и надежд на возвращение драконов больше нет.




свеча на ветру

"кто тут, серый и огромный?"

сокола сопредельных стран

прозрачные крылышки лета

На закате стало раздувать...

....и раздувает лёгкий шторм

Сатпаев

С Божьей помощью

мисс Август каюты №42

 

Ален, случаем с Асетом Искакбаевом не знаком, он в НИИ работает или работал.

 

Да. Насколько я помню, Асет когда-то работал в КАЗНИИРХе, - но в последние годы занят в КАПЭ.

 

Мы с ним в магистратуре учились. Он тоже рассказывал про Каспий и про икру красно-черную. Я у него недавно спрашивал, он не зарегистрирован на форуме.

 

"Не время для драконов."

 

В Море Забвения.

Близится осень, и утро выдалось прохладным. С горячими кружками растворимого, но теперь вдвойне необходимого кофе, мы безучастно наблюдали, как из моря поднимается розовый край солнечного диска. Шли вторые сутки обратного перехода, и встреча с домом ждёт, поэтому сегодня даже бирюковатый механик желтозубо скалится из машинного отделения.

К полудню ровная линия моря нарушилась сизым пятном другого судна, - судя по всему, стоявшего на якоре, так как чужой корабль почти не сдвигался относительно нас, оставаясь по траверзу правого борта с добрый час.

Находящееся милях в трёх на юг, судно было большим, - едва ли не в три раза длиннее нашего кораблика, - и, похоже, сильно старым. Я взялся за цейсовский бинокль и ужаснулся, ибо судно пребывало в угнетённом состоянии, - корпус насквозь был изъеден ржою, а через самые большие дыры - или пробоины? – можно было видеть волны, гулявшие по ту сторону. По всей видимости, экипаж покинул его не менее трёх десятков лет назад. От надстроек мало что осталось, за исключением единичных труб, и высокой башни, назначение которой не совсем было понятно.

В немом оцепенении мы рассматривали этот призрак, когда по левому борту появился другой, - на сей раз, кажется, круизный теплоход, лежащий на боку. Наш «колонок» смело бы прошёл через сквозную арку в его теле, - тот словно напоролся на какую-то Царь-мину. Тогда я опустил бинокль и огляделся.

Отходившие своё корабли выпирали из горизонта отовсюду. Единственным, несущим казахстанский флаг сегодня, был тёмно-синий наш, осторожно продвигавшийся по этому неухоженному кладбищу.

Некоторые суда невозможно уже было опознать, - были они рыболовами, а может, сухогрузами, но после полувекового забвения их силуэты стёрлись от носа до кормы, и только волны, имевшие цвет охры, указывали на наличие опасных мелей тут и там.

Полвека. Мне приходилось читать, конечно, о релятивистских эффектах, но всё же «колонок» был снабжён не искривляющей пространство установкой, а маломощным дизельком Д-6.

Но даже эти изменения по возвращению на землю не были самыми тревожными.

Сначала появились птицы. Трупики мелких воробьиных стали появляться в разных местах по кораблю. Они лежали стайками по две-три птицы. Словно те, что были ещё живы, прилетали умирать к остывающим телам небесных побратимов.

Вот зелёную поверхность моря убелило мёртвой рыбою, - сплошь взрослой и многочисленной кефалью. Какие-то из них ещё шевелят жабрами. Очень скоро стали попадаться и по-настоящему крупные животные, - то были разлагающиеся тюлени с выклеванными глазницами, поначалу одиночные... Мне словно довелось стать свидетелем грядущей судьбы моря, если не целой планеты.

На палубе - ни души, будто команду сморил всеобщий сон, - что было странно, учитывая, что приближался берег, и наконец появилась телефонная связь. Ну, или должна была появиться, - отчего-то на экране по-прежнему высвечены «только экстренные».

Хотя какая разница, есть ли кто-нибудь ещё на этом пароходе. По большому счёту, всё лето я провёл на корабле в одиночестве. Друзья, места, семья, к которым ты привык за тридцать лет, - в самый урожайный сезон земного года, истинно необходимые элементы жизни отсутствовали.

Я ложусь на зачехлённый брезентом борт надувной лодки, чтобы перед возвращением загореть ещё чуть-чуть.

…В рубке никого нет, поэтому судно нисколько не сбавляет ход, когда нос его врезается в песчаный берег. Впрочем, двигатель ушел в разнос ещё раньше, и корабль касается суши, направляемый одной инерцией.

Возня с трапом ни к чему, прямо с высокого борта я спрыгиваю на мягкий песок. В море позади – ни одной рыбы, ни одного живого существа: случилось последнее из великих вымираний, и самое масштабное из всех, когда-либо происходивших на планете.

Повсюду лежат птицы, их пёрышки подрагивают на тёплом ветру. А иногда мне приходится перешагивать через тела выброшенных на берег драконов, ведь среди них есть такие большие, что обходить их просто лень. Они умерли не так давно, потому что не успели ещё мумифицироваться, и врасти в песок целиком.

Почувствовав спиною чей-то взгляд, я оборачиваюсь, - буквально на секунду.

Мне чудится светлое движенье, - должно быть, мельтешение легкой ткани на ветру, - там, на берегу, где высится оставленный корабль.

Быстро темнеет, огромное здешнее солнце тонет в багровых облаках. Этот мир непригоден более для жизни. Неизвестно, что случится с ним после заката, но что-то подсказывает, что и не стоит это выяснять.

Ещё какое-то время я шагаю прочь, - чего уж там, едва ли не бегу, пытаясь смотреть лишь вперед, - но, как всегда, сдаюсь; и замедляюсь.

Зачем-то вслушиваюсь, хотя и знаю, как хорошо песок съедает звук приближающихся шагов. И жду. Тем временем Солнце прогорело окончательно, и над Землёй, теперь такой же мёртвой, как её ночная спутница, воцаряется Луна.

 

хочется верить что последняя глава, есть фантастическое отступление от реальности, а автор по прежнему

 

Қазақстан-2017: день другой, дерьмо всё то же.

 

Да, страшно становится за страну. Да что там за страну, за всю планету.

 

Просто Сомали какое-то...