Конец «Моря дружбы».

Мелководное море ещё не успело приобрести цвет воды в горной реке после паводка. Оно становится таким в сезон позднеосенних штормов, прогоняющих огромные грязевые валы по двухметровому меляку Северного Каспия.

Сегодня море невозмутимо, чуть ощутимое движение теплого воздуха навевает грусть по вчерашним летним вечерам; пусть нет у бриза вкуса влажной листвы или дыма опада, но наступление осени от этого не стало менее явным. В иной, чем вчера, глубине неба, в изменившемся движеньи у теней, в резкой свежести утра и прочих мироощущеньях явственна неуклонная смена сезонов.

Сине-белое судно, построенное на верфях вольного ганзейского города Бремерхавен четыре десятилетия назад, идет на самом тихом ходу, увлекая за собой девятиметровый трал. Рама трала касается дна, сгребая мелкую рыбу, ракушку и ил. Отражающиеся облака вокруг нас слегка колеблются, тревожимые «усами», расходящимися по воде от судна.

Под килем так мелко, что винт взмучивает донные отложения, выбрасывая наверх ошалевших бычков. Держась немного в стороне, следуют за судном чайки-хохотуньи. Их много, чайки подбирают с поверхности мелкую рыбёшку.

Уже на исходе траления кормовая лебёдка начинает вдруг скрипеть пуще привычного: на сей раз попалось что-то очень тяжелое. Из-за риска обрыва замедляем ход до минимума, и трал выбирается фактически в дрейфе. Лишь иногда судно подрабатывает винтом, чтобы траловое полотно не затянуло под корпус.

Все, за исключением рулевого, столпились на корме. Вытянув головы, мы видим выходящий из воды трал, вертикально торчит опрокинутая рама. Другая сторона показывается чуть позже, и теперь заметна застарелая сеть, зацепившаяся за угол рамы.

Выбросив трал на палубу, следом тащим сеть, - вчетвером, натужно, хватаясь за подборы, покрытые водорослью и слизью. Поплавки – бутылки из-под чая «липтон», грузила – общепринятые проволочные кольца.

Понемногу у наших ног образуется огромный спутанный ком. Морской воздух, доселе практически целебно-чистый, пропитывается тяжелым духом, - в сетях гниёт полдюжины севрюг и осетров; останки каких-то успели обратиться в одни лишь хрящевые черепа, другие запутались относительно недавно. Рты вытянуты в трубки, жаберные крышки отвёрнуты и видны измочалившиеся, серые жабры. Из количества скорлупок усоногих раков на бутылках следовало, что сеть сорвало с якорей давно, что её вдоволь поносило по морю, где она несколько месяцев пробыла ловушкой для красной рыбы.

Среди трупной белёсости виднеется едва шевелящееся, жёлтое рыбье брюхо. Этот осетр оказался ещё жив, промучившись в сети неизвестно сколько дней. Выживет ли, нет ли, - но аппетита после всего увиденного и учуянного у команды не прибавилось, поэтому привычных колебаний на сей раз не испытывал даже тот из собравшихся на корме, что осетрины в жизни не едал.

Матрос пустил осетра на свободу, но тот незамедлительно завалился на бок, выставив грудной плавник вверх, и пробыл в таком положении всё оставшееся время, пока не стали брать якорь.

Заработала машина, струя подхватила чуть шевелившуюся рыбу и та вроде бы скрылась под водой. Но, стоило судну немного отойти, как рыба снова всплыла, слабо поводя хвостом вверх-вниз.

Одна из чаек спланировала вниз и уселась на неё, словно на маленький плавучий островок.

Какое-то время их было видно. Затем глаза переключились на панораму пушистых облаков, беззаботно обволакивающих небосвод.

Теплоход бодро идёт на северо-восток, и нежные краски морского пейзажа постепенно вытесняют угнетение от инцидента.

 

У острова Скверна.

Переход предстоял долгий, больше двух часов по отмелям, где даже моторные лодки порой задевали килем о дно.

На полпути ударил северный ветер, и мы с напарником всматриваемся в тёмно-серые волны, бегущие навстречу: наша задача – предупреждать рулевого о сетях, находящихся по ходу движения. Браконьерских снастей здесь было море, и море было сплошь порезано на сектора верёвками и поплавками. Ловушки приходилось обходить настолько часто, что на подходе к точке наблюдений трек «Сивульфа» в навигаторе выглядел как растянутый зигзаг. Несмотря на все предосторожности, нам уже приходилось пару раз возвращаться на судно, где большую лодку брали краном и счищали обрывки сетей с винтов.

Станция представляла собой небольшой участок моря с искусственным островком неподалеку от берега; камыши в гурьевской стороне были видны невооруженным глазом.

Остров возвышался над волнами на три-четыре метра, и был облюбован несколькими видами птиц. Так, при нашем приближении в воздух поднялась стая бакланов (Phalacrocorax carbo), столь многочисленных, что сквозь чёрное облако их едва просматривалось небо. Другими одиночными обитателями оказались хохотуньи (Larus cachinnans).

После завершения ихтиологических исследований (они выявили присутствие здесь атерины (Atherina boyeri caspia) и черноморско-каспийской тюльки (Clupeonella cultriventris)), решаем высадиться на островок и бегло осмотреть состояние колонии.

По неосмотрительности, сначала мы попытались подойти к нему с наветренной стороны, и были захвачены врасплох ужасным смрадом, исходящим от острова. Вообразите себе запах непродуваемого чердака, облюбованного голубями, в летнее время, и умножьте силу каждого из составляющих «букета» во сто крат.

Обойдя сооружение с другой стороны, находим здесь лесенку, загаженную птицами и проржавевшую насквозь, но способную пока принять наш вес.

«Почва» острова являла собой мешанину из помёта, перьев и костей. Кое-где виднелись застарелые артефакты, - обрывки верёвочных сетей, порожние бутылки и коробки из-под сигарет, и, что самое замечательное, жестянки из-под консервированной говядины. Похоже, чудное амбре не смогло расстроить планы пикникующих добытчиков.

Даже в таком сверхконцентрированном виде, птичий помёт действует как мощное органическое удобрение, позволяя здесь произрастать какому-то из злаков, - единственному сухопутному растению, обнаруженному на острове.

На фоне морских волн зелёные стебли выглядят непривычно, светлые колосья приятно тычутся в ладонь. Прикосновение их напоминает, что в этом году осени, с привычной яркостью её, с разноцветием кустарника в предгорьях, мне не видать; что с каждым следующим утром вылезать из тёплой постели будет всё труднее; что сезон хорошей рыбалки на море скоро закончится, и тогда промозглые норд-осты проявят свой норов в полную силу, выветрив память о лете в один присест.

При отходе от Скверны обнаруживается, что температура за четыре часа упала почти вдвое, и обещанные метеослужбой 3-5 метров в секунду теперь ощущаются как «весьма свежий». Облачённые в легкие комбинезоны, первые полчаса пытаемся согреться разминкой. Затем по очереди греемся в довольно герметичной носовой каюте, свободно вмещающей пару человек в положении «лёжа».

Под мерный стрекот спаренных дизелей я задрёмываю, и просыпаюсь от окрика снаружи. Выбравшись, вижу, что лодка качается среди полуметровых волн, на полпути к кораблю, и что мы снова налетели на сеть, - хотя координаты всех встреченных сетей на пути к станции мы вносили в память навигатора.

Главной проблемой «сивульфа» была невозможность поднять моторы из воды. Поэтому в случае, если зацеп приходился на оба винта, на подмогу приходилось вызывать вторую лодку. В этот раз подбора намоталась лишь на левый мотор; но, натянув верёвку, понимаем, что имеем дело не с сетями, а с коладой.

Эту снасть до сих пор используют для ловли крупной рыбы, преимущественной красной. Колада представляет собой крепкий шнур с несколькими сотнями крючков. Крюки почти с ладонь, бородки нет. Когда гуляющая по дну рыба забагривается, каждое последующее её движение приводит к тому, что в тело вонзаются всё новые крючки, намертво опутывая жертву. Длина отдельных снастей может достигать нескольких километров.

Крупный крючок только выглядит недостаточно острым, - браконьеры ревностно следят за исправностью снастей, и постоянно их поправляют. Полчаса у нас уходит, чтобы выбрать снасть целиком. Мешок с живодёрскими крючьями спрятан в носовую, несколько севрюжек и зелёный белужонок уходят, кровоточа. Какие-то замирают вверх брюхом. Два полуживых сазана, также угодившие в коладу, стали компенсацией за потраченные силы и время.

На теплоходе появления лодки ждали с нетерпением, - по рации мы сообщали, чтобы кок «точил ножи». «Утешительные сазаны» пошли на камбуз, снасть была разобрана, жала у крючков откушены, а полученный хлам сброшен в контейнер для сухого мусора.

То был единственный раз, когда нам довелось поесть морского крупняка за месяцы плавания: в наших уловах сазанов не встречалось, а выбирать все сети и колады, на которые мы налетали, не хватило бы никакого времени.

Похоже, дожав "красную", каспийские "добытчики" всерьёз взялись за крупный частик, и вскоре выбьют и его.

 

С возвращением, друг. Отлично написал. Я, прямо, представил себя на том острове... Эти колоски в ладонях, эту "дурно пахнущую свежесть"...

 

золотой ты человек, Ален Монзаевич, жалко видим и читаем тебя не так часто, как хотелось бы!

 

Классно! Прочитал на одном дыхании. Не задумывались о писательской деятельности? Однозначно, есть талант в красках передать увиденное.

 

Да уж,не весело. Знаем, конечно, что браконьерят- но чтобы так.

 

Душевное повествование!
К сожалению весь Урал (река), в подобных крючьях...

 

Спасибо вам за отзывы.

Если что-то изменится в положительную сторону, я хочу сразу сообщить об этом.

 

Картонка с крабами.

Одним прекрасным днём в наш трал угораздило картонную коробку. Она почти развалилась, эта коробка, когда её вывалили на палубу вместе с моллюсками, ушатами ила и прочим донным мусором. Кто-то поддел намокший картон ногой, и из прорвавшейся оболочки в наш яркий мир хлынули сотни мелких крабов. Они все были светлыми, и с белыми «бровями», наделяющими лишенных мимики ракообразных комично грустным видом. Мало того, покуда крабы были мокрыми, глаза их слезливо поблескивали, словно бы засела в них серьёзная обида. Помимо них, были в сети ещё приплюснутые пуголовки и тонкие рыбы-иглы.

Откуда-то сверху послышался шорох, мелькнула крылатая тень: непонятно откуда на теплоходе оказалась галка. Задумчиво склонив голову на бок, птица неторопливо зашагала средь копошащихся крабов, и временами склёвывала тех из них, что по каким-то признакам казались более привлекательными. Было уже холодно, а наряд галки столь маняще переливался под октябрьским солнцем, что мне захотелось взять эту до безобразия чёрную птицу в свои руки, чтоб ощутить её тепло. Я сгрёб оставшихся крабов в сторону, чтобы птица не отвлекалась на них, и стал кормить галку отборным крабиком с руки, незаметно укорачивая расстояние между нами.

Вот она оказалась достаточно близко, и, отдав галке очередного краба, я быстро провёл кончиками пальцев по её спине. Перья были тёплыми, и галка не отпрянула; но она одарила бестактного меня таким уничтожающим взглядом, что оный бы пришёлся впору хорошо воспитанной леди, чей кавалер по вальсу имел неосторожность опустить руки несколько ниже дозволенного этикетом уровня.

Разумеется, о дальнейшем внимании к моей персоне не могло быть и речи, и птица взлетела на мачту, чтобы там «нюхать нашатырь и обмахиваться веером».

Эксперименты с галкой были оценены по достоинству нашим орнитологом, который не упускал ни одной возможности поработать с животными. Остаток дня мы провели в плодотворных наблюдениях за птицами, которые этим вечером были и многочисленными, и разнообразными; так, нами были опознаны сова и стрепет, - чисто сухопутные птицы, которым вроде нет нужды углубляться далеко в море.

А на последней станции наблюдений мы встретили тюленя.

Пораженный серьёзным недугом, тюлень не останавливался ни на мгновение, и в то же время ни на йоту не смещался в сторону. Животное плавало по окружности, под самым бортом корабля, и никак не реагировало на наличие вокруг угроз.

Тюлень, беспомощно барахтающийся в родном море, стал почти привычным свидетельством разваливающейся экосистемы Каспия. Сколько таких здесь? Вряд ли сильно много, покуда до сезона зимней щенки далеко. Но впереди морозы, и скоро млекопитающие со всего моря начнут стекаться сюда, в районы активного промысла; и снова начнутся ежегодные эпидемии, и снова неучтенное количество животных будет слепо нарезать круги в Северном Каспии.

В красном небе догорала первая декада месяца. Вот-вот сядет быстрое осеннее солнце, - на фоне тусклого светила проступили очертания искусственной суши, с расположенными на ней крышами, «амбарами» и башнями. Чуть поодаль замер гигантский химический танкер.

Среди слипшегося в ком множества невзрачных будней, этот день выдался куда ни шло насыщенным. Но о главном его событии мы узнали только назавтра, из пришедшего на корабельную почту письма.

Был погожий, тихий вечер седьмого октября, когда с поверхности «Моря дружбы» в воздух взмыли первые крылатые ракеты.

 

Вот к стати согласен на все сто. Смешанные чувства испытываешь. Так же как и в отчетах, когда рассказывают про бракашей, сети и докапывания инспекторов в перемешку с фотками и рассказами про ловлю (как это делаю я ) не знаешь что и думать...

 

Ди-Айленд, день сорок четвёртый.

На траверзе правого борта находился плавучий завод, с которого на дно моря укладывались километры труб. В 2013 году добыча нефти на супергигантском месторождении была приостановлена, поскольку на нефтепроводе обнаружились множественные утечки (наверное, многие помнят, что в разразившемся вокруг тендера скандале были замешаны кое-какие большие парни).

Спустя два года работы по замене магистрали ещё не завершены, а цена за баррель brent-a тем временем упала до 47 долларов; хотя относительно недавно, в 2014-ом, озвучивалось мнение, что добыча каспийской нефти будет иметь какой-то смысл при стоимости не менее $100 за баррель. Таким образом, свыше пятидесяти миллиардов долларов, вложенных в разработку месторождения участниками консорциума, по выражению агентства BBC, канули в «чёрную дыру».

Тем не менее, пока ничто не указывало на завершение углеводородной вечеринки, - вокруг деловито сновали баржи, ледоколы и буксиры, катера и суда сейсмической разведки, а на острова садились припозднившиеся вертолёты. Четверо суток Каспий штормовал, и в первый спокойный день «Августы» стрекотали в небе, что летние стрекозы над болотом. Это были стандартные машины для перевозки персонала, работающего на островах и на судах; до них были «еврокоптеры», ещё раньше – «сикорские» и «долфины»; а когда-то, в начале 2000-х, пассажирские рейсы выполняли вертолёты «белл». Для вахтенных работников это был единственный путь на Кашаган, и все, от матросов до верхнего звена блока «D», давно привыкли к этому виду транспорта. Что касается моих ощущений, то они, к счастью, недостаточно ещё были замылены, чтобы я перестал удивляться силе мысли людей, столетие назад направивших машину в небо вертикально.

Но до конца рейса оставалась ещё неделя, и всё меньше занятий находилось для членов экипажа. Самые толстые книги прочитаны, самые длинные сериалы просмотрены; видимо, в следующий раз качнуть придётся «Даллас», и Большую советскую энциклопедию.

Оставалась ещё любительская ловля.

Надо признать, рыбы в окрестностях крутилось много. «Ди-айленд», со всеми его островами-спутниками, производил невероятное количество света, так что рыба здесь паслась и день и ночь. В безлунные ночи мириады микроскопических существ стягивались к искусственным берегам, чтобы здесь питаться и самим стать пищей. Большие косяки каспийской тюльки и других планктоноядных рыб приходили кормиться вслед за ними, и привлекали уже сельдей, - в преддверии зимы жирных, ожесточенных и пугающе стремительных.

Я видел их сквозь металлическую решетку внизу, когда ходил на остров-спутник, и помню яростные набеги под светом прожекторов, когда из режима «поиска» строй полуметровых рыб переключался на «атаку», распадаясь на одиночных загонщиков, бьющих влёт серебристые облака кильки. На остров-спутник мы ходили чтобы позвонить домой.

Недавний шторм поднял со дна слишком много ила, а в мутной воде сельдь не половить. Да и полнолуние в самом разгаре, поэтому сегодня вечером мы нацеливаемся на рыбу мирную, - пусть некрупную, но воблу, клюющую к тому же на всех горизонтах.

У меня – простая донка, спиннинг с крючком да грузилом. Стармех использует полюбившуюся ему на океане снасть для ставриды, - ярус из нескольких крючков, с насадкой кукурузы. У него попадается сразу по три штуки, и я заметно отстаю, но зато у меня есть прозрачный бычок-песочник в палец толщиной. Стармех удивляется тому, что бычок вообще попался здесь, на Севере, - оказывается, он их вовсе не ловил, хотя уже второй год ходил на этом судне.

Просто бычки меня любят, смеюсь я, и отпускаю бычка.

За весь октябрь мы рыбачили от силы пару раз. Рейс выдался тяжелый, промозглый и нескончаемый: проснувшись после сна о доме, так тяжело поверить, что плещется за тонкою стеной вода, что за единственным круглым окном снова занимается серое, ветреное утро, в которое нужно выходить с балаклавой. Я взял себе за правило просыпаться пораньше, чтобы по полчаса вылёживаться после будильника, и представлять, как меня встретят дома, и как всю зиму мы с Мяконькой будем сидеть в тёплой квартире, попивая чай с яблочным джемом.

В начале августа мы собрали целую кучу лимонно-желтого опада под яблоней в заилийских горах. Некоторые были с потемневшим мягким бочком, но это не страшно, если берёшь их для приготовления сладких консервов.