Пресный Север

По Каспийскому мелководью.

Всё было как всегда, - я едва успел вернуться в город, а мне уже сообщают, что нужно срочно выходить в море, теперь - в Каспий Северный.

Прибыв на корабль, я столкнулся с двумя неприятными штуками; сначала с тяжелой перекладиной, подарившей мне шишку размером "а-ля из детства", и, чуть позже, с известием о том, что удилища мои порастеряны либо растащены нечистыми на руку рыбаками. Впору было начинать искать в Баутино рыбацкий прилавок, да из Астрахани позвонил наш прежний капитан, в своих сусеках корабельных предусмотрительно припрятавший пару моих двусоставников, подходящих для ловли с лодок в открытом море.

Воспряв, перегружаюсь на новое для меня судно, весьма плоскодонное и более предпочтительное потому для работ на мелководье, куда нам предстояло идти. Капитану в моей фамилии послышался татарский отзвук, и, отталкиваясь от темы советского интернационала, мы живо разговорились и отлично поняли отношение к жизни друг у друга, что очень хорошо, коли предстоит работать вместе подолгу.

С какого-то возвратившегося судна чайкам бросили полдюжины черствого батона. Кричали пировавшие птицы, дрожал под ногами корабль, проверяя предпенсионную свою трудоспособность, и мы с матросами ускорились, перетаскивая снаряжение из машины по двум судам, пускавших общую струю на «холостом».

Первою ушла экспедиция на Юг. Сразу за ними – ещё не растаял в море силуэт братского судна – отвалила от причала плоскодонка. На снабженца нашего будто что-нибудь нашло, и он долго махал нам, стоя у пикапа с откинутым бортом. В мысли впуталась легкая грусть.

Мы поначалу пребывали в уверенности, что станем на рейд у порта, где имеется постоянная сотовая связь. Но вот судно покинуло створ залива, вот прощальный свет баутинского маяка всё меньше режет глаз в весенней полутемноте, и Данила догадывается, что капитан пойдет прямиком до самых Кулалов.

Успеваю сбегать в каюту и подняться с трубкой на верхнюю палубу, чтобы там поймать обрывки сети, да расстояние срезает разговор поперёк нежных слов.

Якорь скоро ухватился за дно, но сигнал с берега был потерян насовсем. Кругом - озарение растущей луны; выдаваемая её холодными лучами, у борта быстрыми штришками мелькает килька. Свежо и ветрено, время за полночь.

Пускай капитан из возвышающейся надо мной рубки думает, что я высматриваю в воде рыбу, последним оставаясь на корме, где без городских шумов и посторонних лиц можно вспомнить и наконец осмыслить события последних четырёх дней. И долгое прощание поутру, и бесконечные «последние» поцелуи перед отбытием...

Но они все были без слёз, ибо земля и вода нас разделят всего на пару недель.

 

"Какая жалость, что телефоны здесь не берут, мне так хочется рассказать тебе о нашем путешествии и о том, что нам посчастливилось увидеть.

Корабль наш вошел в Урало-Волжское междуречье, это самый рыбный район казахстанской части Моря. Как знать, может, та вода, по которой мы ходили с тобой на катере в Уральске, уже успела добежать сюда, и теперь с удивлением приветствует меня и тут.

Море совсем не такое синее и глубокое, как вдали от Устья, здесь это невыразительная мелководная пустыня вдали от берегов, заполненная мутно-зелёной, иногда желтоватой водой. Первые дни попадались разрозненные камышовые островки, но теперь не видать и их. До ближайшей суши не менее пятидесяти миль, а стоим мы прямо на границе, и потому даже такой плохой пловец, как я, смог бы запросто догрести до Руси не сбив дыханья.

Нам немножко не повезло с погодой, последние три дня ветер не стихал ни на сутки. И потом, сейчас начинается полнолуние, а оно плохо влияет на клёв сельди, которую надобно ловить ночью на искусственный свет. Рыба не стягивается к лампе, если эта маленькая планета «серебрит простор лучом» в полную силу, - и без того её охоте темнота сегодня не препятствует.

Зато мы ловим кильку тралом. Этой мелкой рыбёшки в море так много, что вся палуба потом светится блёстками её чешуи, долго, пока матрос не окатит доски водой из шланга. В палубе есть круглая ложбина, на дне которой утоплено что-то вроде большой сливной пробки, и там постоянно скапливаются странные бычки-пуголовки, и крабики, могущие жить на влажном воздухе. Обычно мы достаем их оттуда и бросаем за борт, но иногда они остаются и высыхают под солнцем следующего дня.

Сельди соблазняются нечасто, одна-две за целую ночь. Зато это крупные, долгинской породы рыбы весом до килограмма, которые по десять минут не дают взять себя в сачок. Я только что ходил проверить удочки, на одной сидела крупная вобла, - чуть поменьше той, что продается на уральских рынках. Но мне хочется подержать на крючке длиннорылую. Капитан говорит, что они делают красивые «свечки» (это когда рыба с испугу выбрасывается из воды, что есть силы тряся носом); думаю, под лунным светом это выглядело бы достаточно красиво, чтобы миг запомнился на жизнь.

В начале недели одна такая попалась, но неправильным образом, - после затяжного дня работ мы укрепили селёдочные снасти и завалились спать, и не увидели, на что она по-настоящему способна. Растерявшую основные силы, мы подняли рыбу на корабль поутру, чтобы освободить и пустить на волю. Она клюнула ночью, пока луна ещё была толстеющим серпом. Больше они не появлялись.

Если длиннорылая не проявит себя ближайший день-два, то мы не сможем больше её ждать, так как далее в этой местности начнётся запрет на всякую ловлю.

Вчера у нас был День Чистого Слова, правда, совсем условный. «Граждане, попробуйте сегодня обойтись без выражений», обращалась к своим пассажирам «рогатая семёрка», возившая меня по студенчеству в КазГУ. Конечно, большинство моряков сочло эту инициативу неприемлемой, учитывая погодные условия, да и вообще, но Салават, так похожий на якутского певца Колу Бельды, неожиданно проникся, и за день не проронил ни матерного слова. В отличие от меня.

Кстати, та девушка, что вылетала со мной, не смогла перенести качки, и поэтому её пришлось ссадить в порту Курык. Ей сделалось очень плохо, и море для неё отныне противопоказано.

У нас появился свой маленький огородик, - верхняя палуба, с которой мы каждый день собираем добрый урожай кильки. Мы солим её в гигантских металлических тазах и вывешиваем в определенном месте, иначе нам попросту не хватило бы пространства; да и капитану не очень понравилось бы, увидь он одним прекрасным утром, что весь корабль опутан нашими верёвками. Огородик же никому не мешает, только в рядах килек иногда появляются прорехи с шуршащими на ветру одними рыбьими головками. Похоже, не только нам с Данилой нравится продукты нашего натурального хозяйства…"

 

Откуда пыль в открытом море?

К полудню горизонт замутился легкой серой дымкой, портившей общее впечатление от ясной погоды. Работать закончили в первой половине дня, и теперь могли постираться, принять слегка солоноватый душ и заняться насущными делами.

Прихватив банку купленных в Алма-Ате червей, устраиваюсь на борту с донкой. На волнах корабль всё гуляет по якорной цепи, леса то провисает, то наоборот идёт в натяг. Приходится стравливать добрым десятком метров больше, чтобы грузило с крючками не волочилось бестолково по дну. Ради своевременной подсечки удочку необходимо держать в руках, но мне как-то не хочется, - рядом за столом идёт эмоциональная игра в нарды. «Горе мне!», восклицает капитан, предчувствуя надвигающийся «марс» и который раз потирает наморщенный загорелый лоб. Одна из шашек вылетает со стола и я едва успеваю подхватить её прежде, чем белый круглешок сиганул в мутное море.

Даже вскоре после самого жестокого боя доска внось покрыта пылью. Должно быть, её приносит с невидимой земли; по уверениям Салавата – со стороны Ганюшкино, со слов астраханцев – прямиком из калмыцких степей.

Конец спиннинга мелко дрожит. Это попался очередной синец, эдакий заморенный подлещик с мелкой чешуей. Азартно клюют вобла, белоглазка, чехонь и сазан; последний, однако, разбрёлся в основном по рекам, и в море чаще попадаются молодые производители, догоняющие основную родственную часть. Чехню мы тут же утаскиваем в лабораторию, где с ней случается жестокий биологический анализ, - потрошение, определение стадий зрелости гонад и отбор чешуи. Эта рыба покрупнее той, что обычно улавливается тралом, и больше остальных тяготеет к поверхности, и поэтому нами практически не изучалась, хотя в разрешении на ловлю значится.

Крупные донные хищники, которым не повезло с цветом икры, тоже могут попасться на резку для сазана (консервы из кукурузы и гороха последний презирает). Поэтому здесь надо быть начеку, чтобы не поймать то, что принесёт большие проблемы с законом, и случайную рыбу тут же возвращать воде. В наше время это прежде всего русский осетр и севрюга.

В бесклёвье решаем немного обкатать новый лодочный мотор. Рабочий объём чуть меньше, чем хотелось бы, но ходовые испытания всё равно вноcят некоторое разнообразие в наше размеренное плавание.

К пяти часам ветер ненадолго поутих, и тут же взялся маленький сом, прежде нами на участке не виданный. Двухкилограммовый этот экземпляр посему отправился до лаборатории, транзитом - перед конечной остановкой на камбузе. По правилам договорённости с инспекцией, после изучения рыба в основном «утилизируется», т.е. выбрасывается за борт (измельчается, если относительно велика). «Повезло» разве что этому сому и паре сазанов, и кой-какой совсем мелкой рыбёшке.

Вечером ветер подымается вновь, и идёт дуплетами мелкая вобла. Сворачиваем удочки и идём снимать последний урожай кильки.

По расчётам Данилы получается, что свой лимит мы уже освоили, поэтому отсюда и далее вместо кильки в засолку отправляется атерина.

Синие сумерки ушли, и корабль тихонько убаюкивает серебристо-лунная волна. Мы не рассчитали в этот рейс с сигаретами, перед сном курим одну на двоих.

 

Вверх по карте.

Буквально за день перед рейсом я вернулся из Западно-Казахстанской области (или из Восточной Европы, это смотря как кому приятней думать). Мы видели широкий и быстрый Урал, и даже погуляли на лодке по более спокойным его придаткам, Чагану и Деркулу. Запрет на перечисленных реках начался пару недель тому назад, а альтернатива в виде «платников» и каких-то там карьеров слабо привлекала, и досуг был проведен в изученьи города и в походах по гостям. Настоящая речная рыбалка отложена таким образом до лета.

Не много примечательных и духом и фасадом в Казахстане городов, и родной город родного мне человека оказался из числа таких, что к себе сразу располагают, и стал настолько "своим", что даже проклюнулось желанье осесть. Доселе для меня такими городами были те, что привязаны к морям и портам, - пока не попадалось на пути настолько богатых междуречий: с воздуха стариц и проток не сосчитать.

...Мы не забоялись прогулки по центральной улице, хотя небо обещало скорый дождь. Моя спутница рассказывала про город, и сердце внимало каждому слову с семнадцатилетней охотой. На тесной дороге у старинных стен прохожему торгуют карася (здешние карасики соревнуются друг с дружкой за право дотянуть до ровной «двушки»), и навстречу шагает милиционер с неожиданно русским лицом. Толстой жаловался, что в Уральске ему плохо пишется, что одолевает его днем лень, вызванная употреблением месного кумыса; жалко, что нигде не было видно вывесок, обещавших этот благословенный для бездельников и работяг напиток.

Только отошли мы от дома купца Карева, как небо расщедрилось ливнем, да таким осязаемым, что крупные его капли были приняты сперва за град. Между зоомагазином и банкоматом мы выбираем ближнее, и бежим к зелёному зонтику «народного». Едва я принимаю наши красивые банкноты "в потную ладошку", как ливень смолкает. Узкая улица ещё не мешается людьми, путь до памятника Пушкину свободен. Снова солнечно, блестит умытый асфальт.

Отсюда начинаются уже подворья; прогуляйся чуть дальше, и выйдешь на берег Яик-Горыныча, и посмотришь на непроглядную его воду. Вода эта великая, ежели такие древние рыбы по весне всё ещё заходят в неё, и иногда, минуя браконьеровы уловки, подымаются до самого Яицкого городка.

«Краснуха» никогда не была товаром дешёвым. Даже во времена самых ранних архивных фотографий, на десяток хорошей севрюги можно было выменять небольшую частную землю. Упоминания о стоимостях разных сортов рыбы встречаются в музеях, лучшим из которых следует признать, наверное, не краеведческий (здание само по себе очень красиво, сколько бы его не перекрашивали), а «Старый Уральскъ», собранный усилиями энтузиастов. Ведь книги, написанные Елбасы, всё равно не полистать, да и город в первую очередь интересен историей своего казачества, культурным центром которого является рекомендуемый музей.

Дальше дорога, уже автомобильная, привела нас на рыбный ряд. Невероятно, но прилавок прямо-таки изобилует красной рыбой, - забалыченные осетры, длинные севрюжки и толстые пласты белужьего мяса. Неужто у браконьеров отбирают её так много, или же всё это продукция осетровых хозяйств? На вопросы отвечали нам уклончиво, и лишь отмахивались листком со штампом рынка.

Ясное дело, после увиденного рыбацкая фантазия разыгралась, и в море мне всюду мерещились белуги, - даже в пустом трале, приносящем с собой лишь бычков да кильку.

 

monzza /Пресный Север

уже второй раз перечитал! Спасибо!!! Для меня у отчёта есть второе название - "вспомнить всё", отчего прочитанное становится в разы весомей и интересней!!!!!!

(Интересно, Ваш отчёт будет участвовать в конкурсе на лучший отчёт)

 

Монзо, не томи, пешы уже продолженье!!!

 

Мотель «Пресный Север».

Много лет подряд в День Победы я оказываюсь вдали от дома, - то это карагандинские и костанайские степи, то Атбасар иль Жанатас; большие же города, с их людными площадями и парками, где атмосфера праздника сильна, вечно оставались позади. Прямое включение с Красной Площади также редко удавалось посмотреть, и сегодня ничего не поменялось, - нас качало открытое море в ста километрах южнее Каражанбаса, и «тарелка» барахлила третий день.

Разве что условия были много комфортнее степных: нет нужды ни собирать палатку, ни придумывать что-то с умывальником и прочим полевым инвентарём, - каюты были вполне просторными, с двухэтажными кроватями в духе хостела, кок на камбузе гремел посудой, а холодильники изобиловали как мороженой скотиной, так и купленными в порту птицей и рыбой. Так что последняя здесь мало кого интересовала, разве что мы поначалу возились со своей килькой, да матросы изредка могли завялить воблу.

В общем, оставалось лишь работать и отдыхать. По прошествии обеденного часа мы вывалились из кухни и устроились за другим столом, только что оставленным нардистами. Море было без барашков, теплый же и почти неощутимый бриз только увеличивал сонливость, порожденную излишками бараньего мяса. Вооружившись зубочистками, мы вели ленивую беседу, мельком поглядывая на удочку поставленную на сельдь поутру.

Обратив внимание на скучающий вид своих напарников, я предлагаю им спуститься в мою каюту, где, вопреки сухому правилу, была припасена непочатая бутылка виски специально ко Дню Победы. Поговорив по душам и вспомнив родственников, известных лишь по старым фотографиям, поднимаемся на палубу, где нас приветствует крепчающий пыльный ветер и бежит высокая волна.

Парни торопливо закуривают, прячя сигареты в кулаках, но я не успеваю, так как замечаю кое-что новенькое: гнущееся удилище и упорный треск фрикицона. Комель, к счастью, был намеренно воткнут в тяжелый карабин дночерпателя, валяющегося тут же.

Должно быть, добыча успела немного ослабеть, так как чрезмерно волнительных рывков не было. Давным-давно мне приходилось тянуть удочку Жекуша с трёхкилограммовым сомом, и сопротивление было схожим; только ударившись в борт, сегодняшняя рыбина встрепенулась и снова занырнула под корабль.

Тем временем парни спустили на воду килечный сак, который мы раз уже использовали, чтобы захватить длинноносую. Вот рыба показалась снова, и я без усилий завел её в сеть. Мотня, оттягиваемая её весом, перевалилась через борт и кто-то из троицы радостно завопил. Это вполне мог быть я.

По правде говоря, ощущения были двойственными: пока парни вытаскивали ёе из сака (жучки и всякие ороговевшие крючки на шкуре так и норовят запутаться в полотне), я высматривал катер пограничников с рвением, достойным закоренелого дагестанского браконьера.

На вид в рыбе килограммов шесть-семь, она куда светлее длинноносой и заметно массивнее. Окатываемая водой из ведра, она почти не шевелилась и, казалось, горько вздыхала оттого, что дала себя так просто обмануть. Рыба была достойна уважения, ведь прожив столько миллионов лет она ничуть не изменилась, и находила силы выживать даже в такое варварское время.

Мы пару раз щёлкнулись с ней, после чего я встал на колени и как можно аккуратнее бросил её в воду. Расстояние до поверхности было около метра, и мы побаивались что она упадет плашмя и тогда может оглушиться. Но она зашла в воду как надо, мордой вперед.

Рыба вильнула хвостом чтоб тотчас пропасть из виду, такое уж здесь было мутное море.




Вид с "балкона отеля". Видно плохо, но поверьте, пыль в воздухе стоит столбом.


Вид с верхней палубы, действие происходит на нижней.

Сверяюсь перед сном с определителем каспийских рыб; это и впрямь оказался русский осетр.


А рыбу ту даже не захотелось "зажилить": воблы и леща хватает, а другой как-то и не нужно.

 

Красиво, интересно и спасибо! Больше добавить нечего.

 

Больше всего понравился магазинчик и тисак с вискарем возле компа))

 

Монзыч, это уже конец повести и можно приступить к овациям стоя, или еще ждем продолжения?


но, полюбому, текст впечатляющий!

 

Большое спасибо,

будет ещё маленькая "точка"

 

Респект!

 

Солнце садится.

Корабль идет над глубокими водами. Багрянец зари стекает в море, захлёстывает иллюминатор и всё в каюте загорается фантастическим розовым светом. Мы в своих номерах, словно Соляристы, глядим через стекло на подвижную бескрайнюю поверхность, ожидая зарождения новой симметриады.

Пока мозг проводит параллели с вымышленным миром, за синими волнами вдруг пробивается полоска Мангышлака, пока тонкая, но зато реальней некуда. Немного отвыкнув от вида земли за эти десять дней, пытаюсь представить, как утром мы будем заходить в порт, почти кишащий кораблями и людьми.

Стучит Данила, в руках у него пачка одолженных у старпома «Rothmans», - да, пойдем. Снаружи воздух впервые горячий из-за близости суши и дующего с неё ветра. Уже пахнет морем, настоящим, с йодом и добавкой сушеных водорослей, - соглашаюсь с Данилой, в Среднем мне нравится больше, а уж как мы стосковались по бычкам…

В кармане у напарника слышится пиликанье; вот выскакивает наверх повариха, после появляются матросы, и через минуту нет на палубе ни одного укромного местечка, - всюду происходит чей-то телефонный разговор. Мужчины лаконичны в той же мере, что и наша повар, и почти наверняка её пересидят в укрытиях от ветра на корме.

Спускаюсь вниз за мобильником - в каюте связь непостоянна, здесь сильно ниже ватерлинии. Невовремя задумываюсь, чей номер набрать первым, и антенна пропадает начисто. По лестнице слышны шаги спускающихся счастливчиков, они хлопают дверьми, готовясь засыпать, и мысли их спокойны за родных.

Я сижу на кровати у круглого оконца; вдруг навалилась усталость, прежде сдерживаемая авральным темпом работ.

Солнце садится, оно тускло светит сквозь темноту воды, в последних отблесках его видны дёрганые воздушные пузыри, уносимые бегом корабля в кильватер.

Закрываю люк иллюминатора, и в темноте не успеваю даже покрушиться о упущенном звонке.

 

Отличный отчет! очень интересно было почитать и посмотреть!

 

чё, больше не будет....................

 

Ну, как сказать. До июня теперь - ни-ни
Только в срединный Каспий бы, а то север не по мне. Рыбы вроде и много, да глазу скучно.

Да и запрет там сейчас, так что ближе к Мангышлаку надобно ходить, к островам поближе